В глубь веков 3

19 февраля 1861 года император Александр II своим Манифестом (указом) отменил крепостное право. С этого времени начинается новая эпоха в истории России, в том числе Белебея и одноименного уезда. Но жизненный основной вопрос – вопрос о земле-матушке – так и не был решен. Крепостных крестьян только отпускали «на волю», наделив их усадебными участками и «дарственными» полевыми наделами, которые оказывались намного меньше, чем те, которыми крестьяне пользовались до объявления «воли». Что касается остальной земли, названной «душевым наделом», то он зависел от количества «ревизских душ» в семье, то есть мужчин, учтенных при последней ревизии (переписи) населения.

Женщинам и родившимся после ревизии мужчинам надел не полагался.

Прежний годовой доход помещика в виде оброка и барщины умножался на 16 2/3, и таким образом устанавливалась цена земли, которую крестьяне должны были выкупить либо сразу (что практически было невозможно), либо в рассрочку. Многие крестьяне оказывались в неоплатном долгу если не перед бывшим хозяином, то перед государством.

Как видно из статистического сборника «Сведения об экономическом положении и выкупных платежах крестьян-собственников и временно обязанных бывших помещичьих в уездах Мензелинском, Уфимском, Бирском, Стерлитамакском и Белебеевском «, изданного в 1881 году, преобладающее большинство освобожденных от крепостной неволи крестьян Уфимской губернии, в том числе и Белебеевского уезда, задолжали государству немыслимые для того времени суммы. В деревне Алексеевке, например (ныне центральная усадьба техникума механизации и электрификации сельского хозяйства), она доходила до 78 рублей на душу, или до 265 рублей на двор. Это – стоимость почти дюжины хороших коров!

Вот несколько штрихов из жизни» освобожденных» крестьян. В бывшем имении Д. Е. Бенардаки Александровка (Марьян) в 1881 году было 92 двора при 242 «ревизских», учтенных накануне крестьянской реформы, и 324 « наличных душ». Надельной земли было всего 968 десятин, душевный надел составлял около трех десятин. В деревне имелись 132 лошади, 82 коровы, 282 головы мелкого скота. Крестьяне «нанимали» для посевов около 200 десятин и лугов до 80 десятин.

В волостном центре – селе Елизаветине – при 80 дворах с 202 « ревизскими» и 274 « наличными» душами (145 из них представляли рабочую силу) у крестьян надельной земли было побольше – 1010 десятин, но пашни только 468, остальное – лес.

Скота они имели: лошадей – 120, коров – 71 , мелкого скота – 204.

Арендовали елизаветинцы до 150 десятин пашни и до 100 – лугов. Пашня обходилась от двух до трех рублей за десятину, луга – один – два рубля. Выкуп за десятину надела составлял от 1,7 рубля до 1,91.

Выкупные платежи в Александровке составляли 7 рублей, в Елизаветине – 8, 5 рубля.

В примечаниях к таблицам анонимный автор сборника пишет: «Посторонних заработков у крестьян нет, потому что за неуплатою недоимок в большинстве им не дают видов (паспортов) на отлучку. Крестьянам приходится хлеба сбывать еще осенью ниже действительной цены потому, что хлеб почти весь продается для уплаты налогов, и в это время вследствие предложения, превосходящего спрос, цена на хлеб держится далеко ниже действительной цены».

Недоимок же у крестьян Александровки накопилось 15526 рублей 30,5 копейки, или 64 рубля 15,75 копейки на душу. Елизаветинцы задолжали казне 12901 рубль 31,5 копейки (59 рублей 85 копеек на душу).

Далее автор сборника делает еще одно замечание: «Землю крестьяне, во-первых, потому мало занимают у казны и частных лиц, что от неоднократной продажи скота за недоимку они сильно обеднели, им обрабатывать землю нечем, а, во- вторых, что цена слишком высока для средств крестьян».

В таком положении находилось большинство бывших крепостных крестьян.

Конечно, не все крестьяне были так опутаны долгами, как в Елизаветинской, Надеждинской или Усень-Ивановской волостях. В Ильинской волости, например, крестьяне деревни Николаевки (Родники) вовсе не имели недоимок, да и в селе Усень-Ивановском, где было 279 дворов временно обязанных крестьян (788 «ревизских» и 900 « наличных» душ при 572 работниках), недоимок было всего 23 рубля 43 копейки. Но пусть читатель не радуется за своих земляков, ибо названная сумма – выкуп всего-навсего за 34 десятины и 1200 квадратных саженей (одна десятина – 2400 кв. сажени) усадебной земли, которую крестьяне получили при освобождении. Ни пашен, ни сенокосов, ни пастбищ, ни лесов за крестьянами закреплено не было. Землю они арендовали у казны, окрестных башкир и частных землевладельцев.

Правда, усеньивановцы не столь бедствовали, как другие, – у них имелось 1200 лошадей, 600 коров и до трех тысяч голов мелкого скота. Многие уходили на заработки в окрестные помещичьи имения на время полевых работ, получая 20–30 копеек в день. Некоторые усеньивановцы научились у башкир кумысному делу и стали принимать приезжих чахоточных (туберкулезных) больных.

В Родниках на 55 дворов со 110 «ревизскими» и 131 «наличным» душами при 81 работнике все недоимки были уплачены потому, что они при выходе на волю получили всего пять десятин земли под усадьбы.

Интересная форма аренды земли существовала тогда в Веровке, Знаменке, Максютове, Ивановке, Письмянке. В них землю для посевов « нанимали» отдельными домохозяевами у землевладельца Осокина « за паровую десятину с обраткою, кроме жнитвы и молотьбы». За одну десятину дается четыре десятины покоса, а для ярового посева за одну обработанную десятину две десятины пашни.

Значительная часть башкирских земель была объявлена «запасными», взята в казну и предназначалась для переселенцев из внутренней России. На деле же она моментально была « прихватизирована» высшими гражданскими и военными чиновниками и разворотливыми предпринимателями.

На эти земли устремились сам губернатор Крыжановский и его ближайшее окружение. Нашлись «целинники» и из центра.

4 июня 1871 года был издан закон, разрешавший продавать «запасные» земли на льготных условиях чиновникам и офицерам за верную службу «царю и отечеству». И начался грабеж башкирских земель! Газета «Оренбургский листок» в № 8 за 15 февраля 1876 года писала: «Началось что-то вроде поземельной горячки, напоминающей золотую лихорадку в Калифорнии…»